Беленькие, черненькие и серенькие - Страница 42

— Помилуй, сестра, — говорил Лукерии Павловне братец-дипломат, — я устроил твоё счастье, а ты, как безумная, ставишь его вверх дном. Муж тебя любит, но есть мера и терпению. Ну, если б и в самом деле маленькая неверность… эка беда!

— О! тогда я убью его, — возражала Лукерия Павловна, — или сама убьюсь.

Довольно было всех этих выходок, чтобы ожесточить мужа. Но, как вспышки, они скоро проходили, уступая глубокому, искреннему раскаянию. Кто увидал бы в это время несчастную, пожалел бы её. Она падала перед ним на колени, целовала его руки, обливала их слезами и умоляла простить её безрассудство, клянясь, что исправится. Волгин, добрый до бесконечности, любя ещё жену и стараясь сам себе оправдать эти вспышки одною безмерною любовью к нему, великодушно прощал. И мир воцарялся между супругами хоть на несколько недель. Тем более Волгин считал долгом быть снисходительнее, что Лукерия Павловна была в интересном положении. Каких странностей и капризов не приписывают этому положению! И он любил относить к нему ж припадки её ревности. Зато сколько утешений принесёт обоим супругам первенец их! Благоразумие, мир, счастье должен он был водворить в семействе! Такими надеждами лелеял себя Волгин и окружил жену заботами и угождениями, как нежный любовник.

Был летний месяц. Они поехали на несколько недель в деревню. На беду случилось, что в это время приехала к ним замужняя дочь его родной тётки, женщина очень приятная и любезная. Приём ей сделан был радушный. И хозяева, и гостья были веселы. Волгин повёл кузину показать ей хорошенький свой сад, которым любил особенно заниматься. Жена, по нездоровью, осталась дома, но, подстрекаемая своим демоном, не могла противиться его наущению и отправилась вслед за ними. Она не пошла по дорожкам, а стала пробираться кустами. Вдруг видит, муж и кузина его идут рука под руку… они смеются… потом как будто поцелуй… Никакого поцелуя не было: ей всё мерещилось. Лукерия Павловна, не помня, в каком она положении, бросается вперёд и падает на пень… Ушиб был силён, страдания велики; но ни одного стона не вырвалось из груди её. Чего не вытерпела она, один Бог знает! Скрывшись за кустом, Лукерия Павловна дала пройти мимо её мужу и гостье и потом кое-как дотащилась до своей спальни, не сказав никому, что с нею случилось. На другой день родился мёртвый ребёнок. Причина этого несчастного случая была скрыта и от мужа. Положение её сделалось опасно, но через два месяца она оправилась с помощью искусного врача и сладкой уверенности, что муж её любит, потому что во всё время болезни почти неотлучно находился у её постели, как самая усердная сиделка. Урок был ужасный!

Между тем от болезни и беспрестанных душевных тревог Лукерия Павловна начала худеть и дурнеть. Глаза её впали, в них потух прежний блеск и что-то дикое выражалось по временам, как у зверя, который хочет, но боится броситься на свою жертву; кожа её приняла шафранный цвет. Зеркало и демон её каждый день наговаривали ей, что муж, который моложе её и так хорош собой, должен скоро перестать её любить. Ревность её, которая с каждым днём росла более и более, стала изобретать для себя разные видения и избирать низкие средства, чтобы удовлетворить себя. Наконец в два последующие года страсть эта приняла такие ужасающие размеры, что сделала для Волгина дом его настоящим адом. Я забыл сказать, что через несколько месяцев после их свадьбы он вышел в отставку; а теперь, потеряв всякое терпение, решился бежать от жены и вступить вновь в службу с тою надеждою, что откроется морская кампания или учёная экспедиция, которая отделит его на несколько тысяч вёрст от домашнего тирана. Если б он уехал, жена преследовала бы его на край света: были уж и на это намёки.

В эти два года Волгин был истинным мучеником. Лукерия Павловна как стоокий аргус следила все его поступки, все его шаги. Подкупала людей, чтобы ей доносили, куда муж ездит, с кем видается, что делает. Люди брали деньги, смеясь же над нею, но не могли лгать на барина, и потому эти средства сделались для неё недостаточны и неверны. Иногда, вечером, надев салоп своей горничной и безобразный капор, отправлялась к дому, где находился её муж, и выведывала через какого-нибудь подосланного постороннего человека, кто из дам были в доме. И если случалось, что ей назовут имя женщины, на которую падало её подозрение, то, по возвращении мужа, сыпались на него упрёки, от которых он убегал в свой кабинет, где и запирался. Но и через дверь слышалось ещё долго её беснование. Письма его, если были приносимы в его отсутствие, подвергались её контролю, после чего она их вновь запечатывала как могла. Все шкатулки его были перерыты… Волгин хотя и замечал эти проделки, но, не имея особенных секретов от жены, пожимал только плечами и молчал. Когда ж письмо получалось при нём, Лукерия Павловна была уж тут, в его кабинете, и из-за плеча его старалась прочесть, не скрывается ли какой-нибудь тайной связи в послании. Муж преспокойно отдавал ей письмо и просил прочесть его вслух, так как она все руки хорошо разбирает, а почерк этого письма неразборчив. Казалось, нельзя было иметь большего терпения и снисхождения. Этими-то орудиями он хотел победить ревность жены. Иногда покажется ей, что муж чем-то смущён; что, при внезапном появлении её, он чего-то испугался, и начнёт требовать у него отчёта в таких чувствах, от которых он был совершенно далёк. «Скажи мне, друг мой, милый мой, — говорила она ему, — если ты действительно любишь кого, так лучше признайся мне… Для тебя я пожертвую своею любовью: откройся мне, ради Бога, я тебе всё прощу». «Никого не люблю и лгать на себя не намерен», — отвечал резко Волгин на подобные вопросы, делаемые для того, чтобы вовлечь его в ловушку. До такого простодушия и ослепления доходила безумная страсть! В другой раз представится ей, что из его комнаты вышла какая-то женщина, и уж ей слышится шелест женской одежды… На всех хорошеньких женщин в деревне она злилась и всегда искала случая чем-нибудь оскорбить их. Но горничным её доставалось более всех: они терпели настоящую пытку. То взглянула слишком умильно на барина, то оделась пощеголеватее, чтобы понравиться барину. Одна из них вздумала кокетливо убрать свою чудную, густую косу, и коса была острижена. Другая, по подозрению совершенно несправедливому, отдана замуж за горбуна-крестьянина.